Мистические истории про свекровей и невесток. История про свекровь. Свекровь и невестка — история из жизни

Которые считаются обычным делом, а на самом деле являются преступлениями против человечества.

Одна женщина очень сильно любила своего сына. Так сильно, что жениться у него получилось только к тридцати пяти годам - до этого все встреченные девушки были абсолютно недостойны любимого золотца.

Наконец получилось - девушка, конечно, была абы что, ни лица, ни ума, ни трудолюбия, но свекровь старела, и нужно было пристраивать сыночка хоть как-то. Жить стали вместе: во-первых, сын был не очень-то и добытчиком, а, во-вторых, как отпустить-то - она ж его голодом заморит, жиром заляпает, пылью засыплет.

Вообще-то женщина даже старалась: выходила из своей комнаты редко-редко, отвела молодым две полки в холодильнике и половину посудного шкафа и почти не комментировала происходящее. Но.

Во-первых, она без конца выготавливала всякие явства и вкусняшки, мчалась стрелой на кухню утром, в обед и к ужину накрыть любимому сыночку - невестке при этом прибора не ставили, потому что зачем, у нее же есть и свои полки, и своя посуда, и свой суп.

Во-вторых, она без конца стирала и штопала - потому что нынешняя безрукая молодежь разве ж постирает и заштопает?

В-третьих, каждый раз, когда у сыночка вдруг случалось плохое настроение, она шла к невестке и доверительным тоном спрашивала: «деточка, а в постели, в постели - у вас все хорошо? Что-то Петенька сам не свой ходит - может, что-то не так ты там делаешь?»

Короче говоря, Петенька был стопроцентно уверен, что жена у него - безрукая лентяйка, катающаяся на горбу у матери, да еще и склочница к тому же: чем мать тебе не угодила? Пляшет с утра до вечера на кухне!

Еще одна женщина очень сильно любила свою внучку. Так сильно, что каждый раз, когда ее просили погулять с девочкой, раздевала свою красавицу, придирчиво осматривала колготки (что за мода - тонкие колготки в такой мороз надевать?), кофточку (а где тот свитерок, что я подарила, он же теплее и удобнее?), шапочку (это мачеха, а не мать - такую легкую шапку нацепила!) и курточку (что это за обноски? Куртку нормальную ребенку купить не может, а себе пальто справила!), переодевала по-своему (сейчас, моя сладкая, бабушка тебе как надо переоденет) и только тогда вела гулять (у себя дома как хотите одевайте, а у меня - я буду командовать).

Еще одна женщина очень сильно любила себя. И поэтому все время болела. То вегето-сосудистой дистонией, то мигренью, то подагрой, а то и депрессией. Ее все время нужно было возить по врачам и целителям, покупать килограммами таблетки и мази, разыскивать экстрасенсов и ведуний, а когда в семье сына появился ребенок, болезни стали приходить все сразу и перестали уходить. Внешне все было вполне радужно - здоровая пятидесятилетняя женщина.

Но внимания требовалось, как к умирающей.

Что интересно - когда невестка забрала ребенка и ушла, мама каким-то чудом выздоровела.

VELVET: Агата Волчкова

Зачем? Наш еще довольно новый и вместительный?

Мы с Мариной решили, что будем питаться отдельно, - потупившись, промямлил сын и, не вдаваясь в подробности, поспешил на работу.

Через несколько часов появился новый холодильник, в котором молодожены стали хранить свои продукты. Я мысленно поблагодарила их за то, что замок не повесили. Теперь, я сама себе готовила, и сын даже не притрагивался к стряпне, которую всегда обожал.

Если бы у Марины было время готовить, я бы еще поняла свежеиспеченную жену. Но она, как и Андрей, постоянно была на работе, сильно уставала и приносила на ужин покупные пельмени, пиццу и другие вредные продукты.

Как-то утром я встретилась в кухне с бледным сыном.

Что с тобой?

Да желудок прихватил что-то…

Неудивительно. Несколько лет назад, у Андрея обнаружили гастрит и даже приписали строгую диету, которую он худо-бедно соблюдал, пока я готовила для всей семьи.

Это все твоя сухомятка. Давай-ка поешь бульончика.

Так я начала подкармливать сына втихаря от Марины. Андрей начал прибегать в обеденный перерыв и уже через месяц стал выглядеть гораздо лучше.

Но потом разгорелся скандал. Наш идиллический процесс «подкормки» застукала Марина, которая раньше вернулась с работы.

Интеллигентная и воспитанная девушка сузила глаза и холодно спросила:

Тебя не устраивает, как я готовлю?

Готовишь ты вкусно, - поспешила я на помощь сыну, - только очень редко. А у него гастрит, ему нельзя питаться всухомятку.

Несколько часов невестка методично добивала Андрея злыми словами и ледяным тоном, а потом попросила меня не вмешиваться в их жизнь.

Мы перестали разговаривать.

Кстати сказать, уборка в трехкомнатной квартире происходила по весь=ма интересному сценарию – марина убирала только в своей комнате, предоставляя мне места общественного пользования. Я, впрочем, не возражала. Все равно же дома сижу. Вот только, посоле каждой уборки, девушка стелила возле порога их комнаты мокрую тряпку, и паркет на этом месте уже вздулся и стал скрепить

Андрей объясни Марине, что так поступать нельзя. - Пыталась я достучаться до сына.

А что не так?

Не так уже то, что она со мной не разговаривает.

Просто устает сильно, - пытался отбить подачу Андрей.

В тот же вечер, я услышала, как сын уговаривает невестку разменять квартиру.

Ты в своем уме? – спросила у него Марина – трешка в исторической части города. Твоя мама не вечно жить будет. Сейчас помучаемся, так потом заживем, как люди!

Вот это да! Они меня уже хоронят! Я решила вспомнить опыт жизни в коммуналке и поддержала холодную войну, объявленную невесткой.

Как-то Андрей вышел из комнаты и спросил.

Виталик уже работал на одной из московских станций скорой помощи, когда к ним пришла Олеся. Молодые люди понравились друг другу и, спустя некоторое время они поженились. Пара получилась действительно красивая: оба нордического типа – светловолосые, голубоглазые. Виталик крепкого телосложения, коренастый. Олеся – хрупкая девушка с хорошей фигурой и симпатичным личиком.
Проблемы с его мамой начались еще до свадьбы, но ребята не унывали – мол, признакомится, узнает получше и еще рада будет такой невестке. Но не тут-то было.
Жить молодым фельдшерам было негде: своего угла нет, а снимать квартиру на их зарплату – вообще нереально. Олесины родители жили в Нижегородской области и перебираться туда из столицы они, конечно, не хотели. Поэтому пришлось жить у его мамы.
Работали они в разные смены, чтобы пока один на работе, второй мог сходить в магазин за продуктами и приготовить еду. Когда Виталик был не на смене и занимался всеми делами, то ничего необычного не случалось. Зато мама как могла уговаривала сына расстаться с “этой дрянью”, которая его недостойна: и бедна-то она и недостаточно умна (это с красным дипломом-то!) и не слишком красива и гулять будет в ночные смены с кем попало…
Если же Олеся готовила еду хотя бы на два дня, то она портилась уже наутро. Молоко, купленное девушкой, скисало, хлеб плесневел. Если она гладила, когда свекровь была дома, то обязательно обжигалась об горячий утюг или прожигала вещи.
В их маленькой комнате в огромном количестве развелись тараканы, которые почему-то не распространились на всю квартиру, а скромно кучковались по углам, в шкафу с бельем, даже в швейной машинке. Потом тараканы исчезли так же внезапно, как и появились, зато из ниоткуда взялись мыши. Они погрызли все, что могли – компьютерные провода, одежду, книги… Олеся поминутно падала в обморок от одного вида этих грызунов днем и просыпалась ночью, когда они шныряли по кровати, наступая на руки, ноги и даже лицо.
Потом вместе с мышами пропала и гармония в сексуальных отношениях супругов. Олеся все время твердила, что ощущает, что за ними подглядывают через замочную скважину. Несколько раз она явственно почувствовала, как кровать в самый пиковый момент прогибается под весом человека, который присел на край. Поэтому даже ребенка они зачали вне стен квартиры – поехав на несколько дней на озеро.
Беременность протекала тяжело. Несколько раз Олеся лежала на сохранении в отделении акушерства и гинекологии. Врачи разводили руками – плод развивался нормально, патологий не наблюдалось. Откуда берутся сильнейшие боли и кровотечения, никто понять не мог. К сожалению, на шестом месяце, когда малыш уже чувствительно толкался, случился выкидыш, который чуть не стоил жизни самой Олесе.
После этого молодая жена поставила мужу ультиматум: “Или я или она!”. Из квартиры они съехали. Жизнь вошла в нормальное русло, Олеся без труда забеременела, выносила и родила здорового ребенка. Свекровь даже не пришла взглянуть на внука и не поздравила молодых.
После этого Олеся разорвала все связи со свекровью и больше никогда ее не видела.

Не умею я страшные истории рассказывать, расскажу просто как было, с папиных слов.
Пару лет назад у папы брат двоюродный умер, мы с отцом на похороны съездили, обратно на автобусе возвращаемся, а папа на поминках, как водится, подвыпил, да намёрзлись – промокли еще на кладбище, и в тепле автобуса его, видимо, развезло слегка – он и разговорился. Папа у меня человек суровый, немногословный, а тут…
– Батя мой в тридцать лет помер. Он летчиком был. После полета, как обычно, домой пришел, спирта выпил – им спирт после полета выдавали. Выпил и уснул. И больше так и не проснулся. Маме тогда всего двадцать восемь было, и нам с Галькой (сестрой-близнецом папы) по четыре года. А еще через год и мамы не стало. Рак. Вот откуда, скажи, рак в двадцать девять лет?
Я слушаю вполуха. Не то чтобы я эту историю миллион раз слышала, но слышала уже. А папа продолжает:
– Нас с Галькой баба Маша вырастила, мамина мама. Хорошая бабушка была, Царствие ей небесное. А папина мать – баба Сима – на Урале жила, далеко…
Про бабу Симу я тоже слышала. Один раз. Когда папа сказал, что где-то на Урале померла его бабка Сима, ста пяти лет отроду. Плясала на свадьбе, упала, и шейку бедра сломала. Оттого и померла. А так, поди, еще триста лет проскрипела бы, что та Тортила.
Помню еще, я тогда удивилась, что про ту свою прабабку я никогда раньше не слышала. Папа к ней не ездил, и даже не писал ей писем. Да и про смерть ее сказал как-то вскользь, без сожаления. Но сейчас папа явно хотел выговориться.
– …а потом уж и мы с матерью твоей поженились, и ты родилась. Я бабе Симе письма писал часто, фотографии присылал. А она отвечала: «Что мне твои писульки, Славик? Ну, фотки прислал – а что мне с них толку-то? Лучше б сами в гости ко мне приезжали. А то ведь ни обнять, ни выпить”
Ты маленькая была, годика еще не было. Куда вас с собой в такую даль тащить? Поехал один. Бабка уже тогда старая была, а я ее в глаза только один раз и видел, в детстве…
Папа замолчал, и прикрыл глаза. А мне уже интересно стало: а дальше-то что? Пихаю папу в бок:
– Ну и что дальше?
Папа сунул руку в карман мокрой куртки, достал оттуда карамельку, повертел в пальцах и убрал обратно.
– Приехал я к Симе. Побухать бабка была ой как недурна. Три дня мы с ней встречу отмечали. На что уж я – молодой парень, двадцать пять лет, и то не выдержал. На третий день проснулся и чую – всё, больше не могу. Домой надо выбираться, пока мне бабка печень не угробила. А она причитает: «Вот чёрт: водка кончилась! Ты тут полежи пока, я к соседке Вале сбегаю. У нее бутылку займу.» Я аж застонал. Какая бутылка? Какая Валя? Домой бы ноги унести. Бабка ушла, а я опять уснул…
Просыпаюсь, а надо мной два лица: одно бабкино, второе – бабы какой-то незнакомой. Она смотрит на меня, и плачет. Плачет и причитает: «Боренька, тёть Сим! Вылитый Боренька!», а бабка ей: «Ну! А я что тебе говорила? Одно лицо!»
И мне слезы эти, той тетки, на щеки капают. Неприятно. Я на кровати сел и говорю: «Баб Сим, я утром домой поеду», а она мне: «Ну здрасьте! Двадцать лет бабку не видел – и уже домой собрался. Никуда ты не поедешь, пока с Валечкой не выпьешь.» А какая мне Валечка, если я уже пить не могу? Но что-то как-то рюмку выпить заставили, а дальше само все полилось. Тетка та уж ушла, мы вдвоем с бабкой остались. Бабка уж пьяная изрядно. И вдруг ее прорвало: «А ты знаешь, кто эта Валечка? Это ж сноха моя должна была быть. Невеста твоего бати-покойника. Она ж его из армии ждала, мать ей приданое приготовила, я деньги на свадьбу откладывала, дед дом молодым строить начал. А из армии твой отец с лярвой какой-то приперся – мамашкой твоей, чтоб ей на том свете еще раз сдохнуть, курве. Женился, паскудник! Чем она его только взяла-то? Ни рожи, ни кожи! Поди, в постели хороша была – вот он и не устоял. Враз забыл, что у него тут невеста, что мать с отцом на всю деревню ославит – не постеснялся сюда ее притащить. Я как увидела ее – сразу сказала: сведет она Борю в могилу, помяните мое слово. И как в воду глядела. Она ж, скотина, еще родить пять лет не могла, тварь бесплодная. Я Боре говорила: бросай ты эту пустобрюхую, на что тебе с ней мучиться? Сейчас бы Валюшка тебе уж десяток нарожала. Так нет же, не бросил, дурачина. Ну, слава Богу, матушка Богородица смилостивилась – вы с Галькой родились. Я аж специально к ним ездила на младенцев посмотреть – а вдруг не мои? Но вы оба на Борю похожи были. Хоть тут не обманула, гадина… А потом Боря умер. Звонит она мне: «Мама, Боречка умер!» Какая я тебе мама? Мама, ишь ты! Помню, закричала я тогда: «Это ты, это ты, паскуда, Борю уморила! Богом клянусь – и ты на этом свете долго не задержишься!»
Папа судорожно закашлял в платок. Странно так закашлял. Мне даже послышалось, что он прокашлял: «Ссссука». Откашлявшись, развернул карамельку, сунул в рот, похрустел. Я не выдержала:
– А дальше?
– Дальше? А дальше бабка рассказала, что перед свидетелями поклялась: «Весь Урал на коленях исползаю, но найду человека, который эту суку в гроб заколотит. И года не пройдет». Нашла она где-то бабку какую-то. Ведьму, не ведьму – я в них не разбираюсь. Денег той ведьме Сима заплатила много. Но результат того стоил: за месяц до годовщины папиной смерти мама умерла. Верю ли я в эту чернуху? Верю. Сам многие вещи своими глазами видел. Всякое видел, Лида… Конечно, люди потом говорили, что это мама от тоски по отцу заболела да иссохлась. Может, оно и так, кто ж знает? Хочешь конфетку?
– Не хочу. А что потом было?
– Потом… – папа развернул третью конфетку. – Точно не хочешь? У меня целый карман. Нинка на поминках отсыпала от щедрот. А потом я Симе врезал. Нет, не ударил, не пощечину отвесил – я ей врезал. Врезал от души, как здоровенному мужику. И по сей день об этом жалею. Мало врезал. Убить надо было сволочь старую. Я, Лида, и мамку-то почти не помню, представляешь? Запах её помню, голос и глаза – у тебя её глаза… А больше ничего не помню… Зато Сима больше ста лет проскрипела, гадина старая.
Папа отвернулся и замолчал.
Я ждала, что он еще что-то скажет, но папа, что называется, захлопнулся. Такое бывает с неразговорчивыми людьми – раз в десять лет их прорвёт, а потом снова молчат.
Больше мы к той теме не возвращались, но я часто думаю: а как бы я поступила на месте папы? И знаете что? Бить бы старуху не стала. И не потому что жалко её – вовсе нет, а потому что это слишком легко. Я бы тоже нашла ведьму. И тоже заплатила бы. Столько, сколько сказали бы. Потому что в таких вещах как-то не срабатывает фишка с христианской добродетелью и так далее. Я многое могу простить, но такое – нет.
Наверное, из меня бы вышла достойная правнучка бабы Симы…

Женщина, которая рассказала мне эту историю, вместе со мной проходила курс лечения в районной больнице. Мы, четыре обитательницы палаты, были поражены услышанным. Расскажу эту историю как слышала, от первого лица. Имена, фамилии и адреса называть не буду, просто боюсь. Но в подлинности этого рассказа не сомневайтесь.

«С моим мужем мы родились и выросли на одной улице. Я росла хорошей девочкой: скромной, трудолюбивой. Школу окончила с золотой медалью, поступила в институт. И с этого дня своих будущих родственников я видела почти ежедневно. Замуж я не собиралась лет до 30, но вскоре свадьба все-таки состоялась.

Когда моему сыну исполнился год, свекровь попала в больницу. В тот же день со словами сочувствия и утешения я прибежала к ней. Она бросилась ко мне со слезами, стала обнимать меня с неженской силой, стискивая кулаками поочередно мои руки, шею, спину, поясницу, рыдая и причитая.

На следующее утро я не могла подняться с постели. Мне недоставало воздуха, все суставы пронизывала боль, температура была под сорок. Врачи не могли облегчить мое состояние. Более того, по результатам анализов они не могли поставить правильный диагноз. Свекровь, напротив, поправилась и вернулась домой.

Мои силы были на исходе, когда близкая подруга посоветовала съездить к знакомой женщине-знахарке, благо жила она недалеко, в нашем крае. Меня встретила довольно молодая женщина, осмотрела, напоила чаем. Потом сказала:
«Не волнуйся, все будет хорошо. Ты вовремя попала ко мне. Если сделаешь так, как я скажу, победим с тобой всех врагов. Когда вернешься домой, возьми свою подушку и вытряхни из нее все, что там есть. Спать не ложись до 12 часов, потому что в это время произойдет важное для тебя событие. Два раза в день пей травяной настой, который я тебе дам. Теперь ступай с Богом!»

Дома я сразу приступила к ревизии своей подушки. Кроме пуха в ней оказались какие-то камешки и черный крест, связанный и скрученный из обыкновенных черных ниток. Тысяча узлов этой поделки должны были свести меня в могилу. Задумавшись, я уснула перед включенным телевизором.

Вдруг, в какой-то момент подскочила, вспомнив наказ знахарки. На часах было двенадцать, а на экране телевизора застыло изображение архангела Михаила в старинной резной оправе. Потом все пропало, и очнулась я только утром. Возле меня хлопотали моя мама и муж.

Умница знахарка не обманула – болезнь пошла на убыль. Мама радовалась и молилась за эту добрую женщину, услышав мой подробный рассказ.

А что касается иконы, то мама вспомнила, что ее отец, мой дедушка Михаил, благословлял ее таким же ликом, в такой же оправе. Поиски этой иконы увенчались успехом. Мы с мамой нашли ее в старом доме, из которого когда-то коммунисты выгнали ее родителей как самых зажиточных селян. В нем размещался сначала сельский совет, потом его отдали многодетной семье, но слава богу, с чердака люди вынесли не все. Наша икона валялась грязная и запыленная в дальнем углу, невредимая. Сейчас архангел Михаил стоит у меня в доме.

Свекровь моя умерла, но свой «дар» она передала родной племяннице – неказистой кособокой женщине, которая, получив «завещание», преобразилась вся до неузнаваемости. Теперь это дородная угрюмая особа, высокомерная, зловредная, с испепеляющим взглядом черных глаз».